|
Архив записей
Наш опрос
Друзья сайта
Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
Давид Шульман Горькая надежда. Стена20 января 2006 Бильин (3) Время идет. В эту пятницу исполняется год кампании протеста в Бильине. А через десять дней Верховный Суд должен объявить свое решение касательно аппеляции. Так что сегодня около четырехсот израильских активистов собираются в деревне чтобы присоединиться к еженедельной демонстрации. О Бильине уже знают все, он стал символом сопротивления изнутри. Среди присоединившихся сегодня - палестинцы из соседних деревень, добровольцы из-за рубежа и внушительный контингент израильских средств информации. Мы здесь частично и из-за этого: хотим, чтобы судьи, которым вскоре предстоит решать судьбу Бильина, увидели борьбу жителей, отраженную на страницах газет и по телевидению. Итак, недельная демонстрация-конфронтация № 52. Высушенный солнцем зимний день, в воздухе уже чувствуется весна. В долине зацвели фисташковые деревья, и среди травы и грязи я вижу первый кроваво-красный анемон. Воздух прохладен, земля отяжелела после двухнедельных дождей. Чудесый день, опять-таки, если б не уродство, добавляемое в него людьми. Поначалу, ощущение загородной прогулки – мы скользим по склону, шутим и смеемся, почти забывая о том, что нас ждет. Автобус выбросил нас на пол-пути между Иерусалимом и Модиином, так как дороги к Бильину уже заблокированы армией и у наших автобусов с добровольцами нет никакого шанса быть пропущенными. Нам предстоит проделать оставшиеся несколько километров пешком, или пока нас не подберет один из палестинских минибусов. На дне долины мы находим мощеную дорогу, ведущую в деревню Бейт-Ур. А через пять минут мы обнаруживаем, что на ней нас ждет армия: большой фургон, пара джипов и кучка солдат, занявших позицию посреди дороги. Они приказывают нам остановиться и угрожают арестом. Но с первого взгляда понятно, что они не смогут справиться с сотней добровольцев, к тому же, легально, армии не разрешается производить аресты - так что мы безмятежно проходим через их заслон. Солдаты быстро перегруппировываются немного дальше по дороге, и снова мы протекаем сквозь них без боязни. Скоро мы доходим до Бейт-Ур, мальчишки приветствуют растянувшуюся линию израильтян всех возрастов, включая даже нескольких детей, взятых родителями – не очень обычное явление для демонстраций Та'айуш. Несколько пожилых участников отстали на длинном подъеме в деревню. Мы накануне палестинских выборов, и деревня пестреет плакатами. Представлены все партии от Фатаха и его отколовшихся фракций до Хамаса. Как далеко мы от Бильина? Один из ребят отвечает: "В часе ходьбы". Сейчас 11:30, демонстрация должна начаться около 12:15. Нужно торопиться. Неожиданно, мы снова видим армию впереди нас, в классических позах, блокирующих главную улицу. На этот раз они настроены серьезнее - они кричат, разражаются бранью и пытаются выхватить кого-нибудь из наших рядов. Амиэль прорывается через их строй, несколько добровольцев Та'айуш, сцепив руки на бегу сметают солдат в сторону. Один из моментов мини-хаоса, очень и очень знакомого. Вместе с другими, я обегаю кругом справа, между домами, вне досягаемости солдат. Пожилая палестинская женщина, с порога своего дома озаряет нам путь широчайшей улыбкой. Даниэлла, также успешно преодолевшая баррикаду, говорит мне, глядя на подтягивающиеся ряды добровольцев, "... и пойдем с малолетними нашими и стариками нашими..." (Исход 10:9). Появляется первый минибус, некоторые забираются в него, я продолжаю идти, время от времени оглядываясь на продолжающуюся борьбу с солдатами на дороге. Наши ряды рядеют. Амиэль чудесным образом материализуется рядом со мной, и я поздравляю его с полу-гандийским актом сопротивления. По обе стороны от нас зеленые поля – начинается весна. Рядом шагает Наташа, ветеран Та'айуша, фотограф из Праги. "Снова народная весна", - говорю я ей, кивая на солдат. Она улыбается в ответ. Я теряю ощущение времени. Солдаты снова безрезультатно блокируют дорогу и через какое-то время вновь остаются позади. Сквозь сколько баррикад мы так прошли? Припекает солнце, мне хочется пить, но я счастлив, возбужден и немного ошеломлен. Эти небольшие стычки кажутся нереальными, бессмысленными действиями армии, пытающейся контролировать число опасных мирных активистов, направляющихся на демонстрацию. В конце концов минибус подбирает и меня и несется по петляющей дороге в Бильин. Мимо нас в направлении Бейт-Ур проезжает другой минибус забрать оставшихся, водители приветствуют друг-друга, растопырив пальцы в знаке победы. Мы выгружаемся около мечети. Главная улица полна жителей и добровольцев – около тысячи по моей прикидке. В мечети подходит к концу проповедь, голос проповедующего разносится через микрофоны по всей площади. Я встречаю друзей из Хайфы и Тель-Авива. Огромные красные плакаты Мустафы Баргутти доминируют над всем пространством, его партия Филастин Мустакилла (Свободная Палестина) по-видимому, имеет свою руку в Бильине. Но и другие партии тоже здесь – вся палитра цветов и лозунгов. С десяток молодых женщин, одетых в черное, полные энергии шагают по улице, скандируя "Мин Бильин ли-Байрут шааб хайи ла йамут": "От Бильина до Бейрута люди не умрут". Мы на демонстрации против стены или на предвыборном ралли? Не очень понятно. В любом случае, поток уносит нас вниз по улице, к стене. Как и каждую пятницу, в марше участвует вся деревня. Точно как в индийском фильме: грузовик с огромными громкоговорителями, на них сидят верхом молодые мужчины в куффиях и орут популярные арабские песни. Похоже, на сегодня самая реальная опасность – это то, что мы все оглохнем от шума. Я пробиваю себе путь вдоль грузовика, подальше от громкоговорителей. Атмосфера легкая, подвижная и праздничная. Огромный флаг Палестины – зеленый, белый, черный, красный – тентом распростерт над головами маршируюших. Вскоре мы выходим из деревни и начинаем подниматься в гору. На одной стороне, на гребне, находится временная проволочная ограда. Около нее, разбросанные по всей длине гряды, стоят в ожидании около сорока вооруженных солдат. Неподалеку за ними работает огромный оранжевый бульдозер, он выкапывает полосу для водружения настоящей стены. Его зловещее стакатто эхом разносится по холмам. Еще дальше на север и на восток, армия машин, тяжелых грузовиков и огромных груд из вытащенных камней и земли стоит на страже глубокого разреза на земле, где пройдет стена. Где-то неподалеку, среди олив, находится Центр Совместной Борьбы – маленький форпост, построенный жителями около месяца назад, на украденной у них земле. Что теперь? Поначалу, празднество продолжается. Солдаты не двигаются. Может сегодня, перед лицом стольких демонстрантов, они не станут проигрывать свой ритуал слезоточивого газа, оглушающих гранат, резиновых пуль и ранений. Я уже вполне убедил себя, что так оно и будет - понятно, что они не хотят конфронтации перед лицом всех присутствующих репортеров. К тому же, эта демонстрация абсолютно не агрессивна. Но я ошибаюсь. Первый ряд демонстрантов прорывается через проволоку и бесстрастных солдат. Начинается рукоприкладство. На подходе к холму, Гади сигналит мне отвести группу вправо и прорываться через линию солдат на гребне. Я не уверен, что это хорошая идея (это еще один из тех моментов, когда я ощущаю в себе недостаток политического чутья) - в любом случае, я доверяю Гади. Мы бросаемся на гребень. Некоторым удается просочиться, некоторых же весьма агрессивно отпихивают вниз. Я достигаю гребня, один из солдат бросается ко мне, я пытаюсь его обежать, но мне это не удается. Еще двое содлат подбегают и встают рядом с ним и мне приходится отступить. Ритуал разворачивается без какой-либо жалости. Сначала оглушающие гранаты, которые уже перестали меня волновать, а затем и слезоточивый газ, что гораздо хуже. Привкус кислоты обжигает мой язык, глаза, лицо. Палестинцы бегут под гору, назад к деревне, я следую за ними, стараясь избегать волн газа. Хамуталь осмотрительно снабдила меня куском луковицы, единственным эффективным антидотом и я вдыхаю ее запах и натираю соком лицо. Мое дыхание не задето, но еще несколько канистр газа сгоняет нас ниже по скону холма. Мы перегруппировываемся и изучаем ситуацию. На гребне холма линия солдат, казалось, дрогнула, демонстрантам чуть было не удалось прорваться, но они снова откатываются назад, словно волна, разбившаяся о берег. Много криков. Потом мне рассказали, что Гади даже под этот шум пытался провести работу среди солдат. "Что Вы здесь делаете? Эта земля принадлежит Бильину." Друзский офицер в ответ: "Ну и что? У меня тоже есть земля". "Но это их земля, а вы ее воруете, применяя силу". Русский солдат разражается потоком ругательств, ему выдержанно отвечает по-русски один из добровольцев . Солдат становится пунцовым, похоже, от стыда. Я снова двигаюсь вверх по холму и снова отступаю назад, повторяя ритм этой странно движущейся и слабо руководимой человеческой массы. Посреди всего этого шума мы еще умудряемся перекинуться парой слов. Я говорю друзьям , что через десять дней уезжаю в Индию: "Постарайтесь решить проблемы к августу, к моему возвращению". Канистры со слезоточивым газом делают над нами арки, оставляя в небе широкий белый хвост. Мы изо всех сил стараемся закрывать рот и ноздри. По большому счету, количество газа не так уж и впечатляет, ровно столько, чтобы мы не забывали, кто здесь имеет оружие и настоящую власть. В какой-то момент кажется, что для солдат уже достаточно и они отойдут – мощная волна с нашей стороны казалось, вот-вот захлестнет гребень холма, но снова мы откатываемся назад. И тут подростки из деревни, верные своему обыкновению, прокравшись под оливами, начинают метать камни в солдат. Они, вне сомнения, обозлены, и очень молоды, возможно, они всю неделю ждали этого момента - испытания на храбрость, сладости риска, надежды отомстить. Я не знаю, не мне их останавливать. Солдаты присядают или ложатся, и тщательно прицеливаются. Острые выстрелы из винтовок – столь отличные от тупой безразличности гранат – присоединяются к симфонии шума и криков с лязганьем отъезжающего бульдозера в качестве фонового эффекта. Удивительно, но сегодня обошлось без серьезных ранений, резиновые пули, несомненно, не попали в цель. Но как раз, когда демонстранты уже подтягиваются к деревне, к какофонии звуков прибавляется новая мелодия. Палестинцы, прижатые к ограде из проволоки, начинают бить по ней молотками и трубами. Нехитрый металлический грохот нарастает и утихает, в то время как сама ограда начинает вибрировать и петь. Все громче и громче, это звук пленников, трясущих свою клетку, и вскоре он поглощает все другие звуки: даже высокое, тонкое всплескивание резиновых пуль и продолжающиеся взрывы оглушающих гранат. Возможно, это самая будоражащая музыка, которую я когда-либо слышал, эти резкие звуки ударов металла по проволоке; временами она взлетает на неистовую высоту, а временами падает до скрежещущего стона. У нее свой непредсказуемый ритм и она отказывается остановиться. Здесь нет ни дирижера, ни счета, ни кульминации, ни различимого замысла, только неустанные бесконечные удары, производимые сотнями простых невинных человеческих созданий, которых загоняли и стреляли, унижали, обносили оградами и грабили, и которые на несколько мгновений вновь обрели свой голос. |